Автор: Сергей Конаев (---.164.226.dn.dialup.cityline.ru)
Дата: 20 Июня 2001 12:36
ПИСЬМО МИНИСТРУ
Уважаемый Михаил Ефимович!
Ваше предложение о встрече, честно говоря, не вызывает во мне особого энтузиазма. Я уверен, что Вам очень дорого Ваше время. Так же дорого оно и мне. По-видимому, Вы предлагаете встречу для того, чтобы узнать причины, побудившие меня подать заявление с просьбой о расторжении контракта. Постараюсь изложить Вам эти причины.
Нищета и "свобода"
Я пришел в Большой театр осенью 2000 года с открытым сердцем и с желанием сделать все, что в моих силах, дабы вернуть театру утерянную им репутацию. Я предполагал вывести его из дилетантской обывательской трясины на широкий путь мирового репертуара. Я находил невозможным отсутствие в репертуаре огромного количества шедевров и в ближайшем будущем собирался осуществить постановки опер Чайковского ("Чародейка") и Яначека ("Из мертвого дома").
"Отчитываясь" перед Вами в деятельности генерального художественного директора, хочу сказать, что, кроме постановки "Игрока", я пригласил в Большой театр замечательного балетмейстера Ю.Н. Григоровича, блестяще воплотившего свою версию "Лебединого озера". Мне удалось очистить афишу от стопроцентной музыкальной макулатуры (балет "Дочь фараона") и предупредить появление на сцене двухсотпроцентной макулатуры - балета Д. Араписа "Александр Македонский".
Подготовка мировой премьеры оперы Прокофьева "Игрок" выявила катастрофическую неспособность Большого театра к решению подобного рода задач. Репетиционный план, принятый дирекцией Большого театра, был сорван во всех своих компонентах. Порой это производило впечатление откровенного саботажа.
При определении составов исполнителей для участия в премьере "Игрока" генеральным директором г-ном А.Г. Иксановым был подписан ряд приказов, определяющих составы поименно. Но целый ряд артистов театра не захотели работать над предложенными партиями и отказались (!) выполнять приказы директора (Эйзен, Гужов, Магомедова, Кунаев и др.). Их действия остались безнаказанными, так как согласно тексту подписанного ими контракта с театром они не обязаны подчиняться никаким приказам - они обязаны лишь информировать администрацию о своих гастрольных или каких-либо иных намерениях.
Так компенсируется нищенская оплата солистов оперы. Эта "свобода" - единственное, что удерживает певцов от ухода из Большого театра. Да еще в известной степени "марка" Большого, важная для получения заграничного ангажемента. Как ни прискорбно, сегодня лишь один театр в России - Мариинский - с финансовой точки зрения более или менее "благополучен", хотя это "благополучие" не идет ни в какое сравнение с условиями работы в западных театрах. Певцы Мариинского театра получают вознаграждение приблизительно в три раза большее, чем певцы Большого. Это "привилегированное" положение Мариинки во многом обусловлено, как известно, мощной поддержкой американо-кубинского мультимиллионера. В моем окружении нет таких господ, а поэтому артисты Большого театра могут себе позволить быть неуправляемыми. И их можно понять - они хотят есть...
Карточная колода
Вместо обещанного 1 января 2001 года партитуру оперы я получил к 10 марта, причем переполненную ошибками. Но изучение партитуры такой сложности требует не двух с половиной месяцев, а как минимум полугода. Четыре человека трудились днями и ночами над выявлением ошибок и внесением корректив в комплект оркестровых голосов, чтобы успеть к первой репетиции с оркестром. Деталь, но очень важная: на премьере оперы оркестровые партии не были сброшюрованы и лежали на пультах в виде "карточных колод", которые каждый миг могли развалиться, а спектакль, следовательно, остановиться. На сброшюровку не хватило времени...
17 мая, согласно плану, на сцене должны были быть установлены действующие, управляемые компьютерным способом элементы конструктивных декораций художника Д.Л. Боровского. Они были привезены к сроку, но не работали. Репетиции летели одна за другой. Мы с режиссером-постановщиком А.Б. Тителем бомбардировали генерального директора театра докладными записками (другого способа общения с ним мы были лишены: он ни разу не появился ни на одной репетиции - во всяком случае, я его не видел), но никакого ответа не получили. Я в общей сложности проработал в Большом театре 23 года, на моем счету 53 спектакля, но не припомню такой ситуации, чтобы в процессе постановки директор отсутствовал.
Сотрудники постановочной части, режиссеры, художник-постановщик работали несколько ночей подряд, пытаясь наладить неисправные конструкции, которые заработали только за день до премьеры!
Я приложил немало сил для выпуска к премьере буклета: пригласил известного музыковеда, специалиста по творчеству Прокофьева Н.П. Савкину, предоставил редкие иконографические материалы. К сожалению, ни я, ни Н.П. Савкина не были ознакомлены с макетом буклета, который вышел в день премьеры в 2 часа дня! В результате в буклете появились такие перлы, как "телеграмма С. Прокофьева А. Алябьеву" (вместо Б. Асафьеву) и т.д.
У кого повернется язык назвать все это "условиями" для подготовки мировой премьеры? Можно ли при таком положении вещей нести какую-либо ответственность за качество спектаклей Большого театра, за его художественное состояние в целом?
Не могу не сказать о превосходном качестве игры оркестра Большого театра. Он играл блистательно, причем во время спектакля никто не решал кроссворды, что я с немалым удивлением наблюдал в оркестре Мариинского театра во время исполнения оперы "Золото Рейна" в Большом театре. Прекрасно показала себя в "Игроке" группа артистов хора (главный хормейстер С. Лыков), виртуозно исполнивших сольные партии в картине "Рулетка", что свидетельствует о большом творческом потенциале хора Большого театра.
Дирекция театра не сделала ничего, чтобы организовать запись "Игрока". Мне самому пришлось искать людей, способных оплатить этот недешевый процесс. К счастью, теперь она существует и служит неопровержимым доказательством качества спектакля, растоптанного прессой. Оркестр в этой записи ни в коем разе не воспроизводит "таперски-легкое звучание" (газета "Коммерсант"), а вокальное и дикционное мастерство солистов не "оставляет желать лучшего". Их речь не "сливалась в кашу", а выразительнейшим образом передавала красоту языка Достоевского и Прокофьева. Особенно хочу отметить выступление в партии Полины выдающейся певицы, солистки Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Ольги Гуряковой, способствовавшей, в ансамбле с другими "станиславцами" - М. Урусовым, Л. Зимненко и Е. Манистиной, большому успеху спектакля. Участие "станиславцев" в "Игроке" в содружестве с замечательными солистами ГАБТа (В. Верестников, П. Кудрявченко и др.) означало разрушение "баррикады" между двумя театрами, находящимися на одной улице. Думаю, это очень полезная культурная акция, равно как и осуществленное по моей инициативе выступление на сцене ГАБТа Мариинского театра с операми Моцарта и Вагнера.
"Свои люди" - сочтемся
Я надеюсь, уважаемый Михаил Ефимович, Вам известно, что с самых первых дней моего "вхождения во власть" я подвергался непрерывным атакам со стороны прессы, безусловно кем-то натасканной. Меня обливали грязью, невзирая ни на мой возраст, ни на мои пусть незначительные, но все-таки некоторые заслуги перед русским искусством, служению которому я отдал 50 лет. Лживость и некомпетентность их высказываний не поддается описанию. Моя работа в Большом театре, мои симфонические концерты, композиторская деятельность, моя новая книга "Треугольники" подвергались жестокому "разносу". Я даже оказался виноватым в качестве представленных на выставке в Манеже декорационных работ художников Большого театра. Один из рецензентов предложил водить на эту выставку детей, чтобы в случае их плохого поведения им можно было бы пообещать вторичный визит в виде наказания.
Внутри Большого театра организаторы этой травли имели "своих людей". Пресс-центр театра, направляя мне вырезки из газет, производил их "селекцию": положительные отзывы не доводились до моего сведения, отрицательные немедленно попадали на мой стол. Так произошло и с отзывами на выставку в Манеже. Из пресс-центра я получил только отрицательные рецензии, а когда выразил по этому поводу свои "соболезнования" организаторам выставки, они показали мне дюжину отменных рецензий, утаенных от меня.
Могу повеселить Вас анекдотическим фактом. Я дирижировал в Большом зале консерватории симфонией Гайдна ? 60. Гайдн сочинил эту симфонию на материале своей музыки к пьесе французского комедиографа Реньяра "Рассеянный". Поэтому в 6-й части, по пьесе соответствующей приходу музыкантов, он написал в партитуре: "Остановить оркестр и попросить настроиться, после чего продолжать шестую часть". Очаровательная и какая "модерная" шутка гения! Я честно выполнил авторское указание и на следующий день прочел в "Коммерсанте", что оркестр под моим управлением играл так скверно, что я сам вынужден был его остановить и попросить настроиться!
Возмущенные артисты оркестра направили главному редактору письмо, подписанное 12 народными и заслуженными артистами России. "Мы не помещаем никаких писем читателей, - был ответ, - а наш рецензент не может ошибаться, у нее высшее музыкальное образование". Тяжба продолжалась месяц, пока газета не опубликовала извинение. Но автор пасквиля продолжает там работать.
В один прекрасный день я прочел в "Независимой газете", что репетиции к юбилейному концерту в Большом театре проводил не я, а другой дирижер, поэтому мое появление за пультом было большим сюрпризом, а мои дни сочтены: я с часу на час буду уволен приказом министра культуры. Ссылались при этом на "хорошо осведомленные источники информации". Так как Вы, Михаил Ефимович, официально опровергли версию о приказе, я не стал заниматься этим вопросом, но попросил главного редактора газеты сообщить мне фамилию дирижера, который вместо меня готовил юбилейный концерт. Ответа на свое письмо я жду по сей день.
Версия о моем скором увольнении вновь возродилась в "Московском комсомольце". В заметке, подписанной В. Котыховым и Е. Кретовой, утверждалось: "Слухи о том, что маэстро Рождественского хотят попросить с высокого поста, кружились уже месяца три". Выходит, три месяца я и не подозревал, что над моей головой навис меч правосудия...
Страшно подумать о количестве читателей, которые принимают на веру эту невежественную писанину (газета ведь не ошибается!). Поставщики такой "информации" деформируют сознание людей и делают это совершенно безнаказанно. Они позволяют себе называть Юрия Григоровича "старым алкоголиком", Бориса Покровского - "маразматиком", Федора Федоровского - "сталинистом". Для них нет ничего святого, они пользуются предоставленной им свободой слова, превратив ее в свободу лжи.
В лживой статье "Капитан сошел с корабля первым", посвященной моему уходу из Большого театра ("Коммерсант"), Е. Черемных и Т. Кузнецова ухитрились даже "процитировать" мое "прощальное письмо" министру культуры, которое тогда еще не было написано!
Резюмируя свои мысли о прессе, я обращаюсь к Московскому союзу музыкантов, к Союзу композиторов РФ, к Союзу театральных деятелей РФ, ко всем людям, кому дорога русская музыкальная культура, с просьбой высказать свое мнение о случившемся в средствах массовой информации, дать объективную оценку хулиганам, жертвой которых сегодня стал я, а завтра с успехом может стать каждый из вас.
Песня пьяных
И вот что еще мне кажется странным. Ни генеральный директор театра г-н Иксанов, ни возглавляемое Вами министерство, ни Вы лично, уважаемый Михаил Ефимович, не ударили, как говорится, "палец о палец", чтобы положить конец этим атакам, сообщить о Вашей позиции в данном вопросе. Вы до поры занимали позицию "стороннего за экзекуциею наблюдателя", а в определенный момент встали на сторону хулителей, оценивших выстроенную из лучших образцов русской классики программу для концерта к 225-летию Большого театра как "полный провал".
В эти же дни я прочел в одной из газет Ваше высказывание об открытии фестиваля, посвященного 100-летию Большого зала консерватории, - это был панегирик акции, которую иначе как надругательством по отношению к святому для московских музыкантов залу, хотя бы благодаря участию в концерте одного из ярых гонителей Прокофьева и Шостаковича - Тихона Хренникова с его "Песней пьяных", назвать не могу. Прочтя это, я понял, что у нас с Вами различные представления о многих понятиях в сфере искусства. Правда, некоторые соображения по этому поводу появились у меня и раньше, когда Вы попросили "облегчить" юбилейную программу, включив что-нибудь "развлекательное" типа "парада теноров" после "Славься" Глинки, долженствующего, по моей мысли, венчать концерт.
В связи с моим 70-летием и 50-летием творческой деятельности предполагался юбилейный вечер в Большом театре. Я хотел посвятить его творчеству Рахманинова и продирижировать оперой "Франческа да Римини", балетом "Паганини" и Второй симфонией. Однако после концерта в Большом зале консерватории 17 апреля, где во время моего вступительного слова я был "захлопан" группой подсаженных хулиганов, кричавших: "Хватит, музыку давай!", а кроме того, получив сигналы от "хорошо информированных источников" о готовящейся обструкции во время юбилейного вечера, я отказался от его проведения, написав официальное письмо с объяснением причин отказа генеральному директору театра. Вы, Михаил Ефимович, по всей вероятности, ничего об этом не знали - во всяком случае, никак не отреагировали.
Я не думаю, что мой вынужденный уход из Большого театра Вас очень огорчил, факты свидетельствуют об обратном. Я не думаю также, что Вас озаботит судьба "безработного" Рождественского, а если это так, то, пожалуйста, не горюйте. Несмотря на свою полнейшую "творческую деградацию" (по утверждениям московской прессы), я имею множество приглашений от лучших оркестров и оперных театров мира, в том числе от Московского театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, оркестра Санкт-Петербургской филармонии, Симфонической капеллы России, Бостонского оркестра, миланского театра "Ла Скала", голландской Национальной оперы в Амстердаме, Парижского симфонического оркестра, токийского оркестра "Иомиури" и многих других. Так что работой я обеспечен до 2004 года, несмотря на то что мне пришлось в истекшем сезоне отменить множество контрактов, что было непросто. Однако это не помешало присяжным острякам уже в начале сезона присвоить мне звание "виртуального руководителя", хотя за весь сезон я отсутствовал в общей сложности только два месяца.
По всей вероятности, уважаемый Михаил Ефимович, Вам придется отвечать на вопросы людей, интересующихся причинами моего ухода из Большого театра. Именно поэтому я избрал форму открытого письма, что предоставляет Вам право сделать его достоянием гласности. Само собой разумеется, я оставляю такое право и за собой.
Вот вкратце те причины, которые вынудили меня подать Вам заявление.
Думаю, их более чем достаточно для объяснения моего поступка.
В заключение прошу Вас по возможности скорее удовлетворить мою просьбу о расторжении контракта.
Примите, г-н министр, мои уверения в совершенном почтении.
Искренне не Ваш
Геннадий РОЖДЕСТВЕНСКИЙ,
народный артист СССР,
лауреат Ленинской премии,
Герой Социалистического Труда,
профессор
Москва, 17 июня 2001 года
ПИСЬМО МИНИСТРА
Публикуя интервью Геннадия Рождественского и его письмо, "Известия" не могли не предоставить возможность высказаться тому, кому оно адресовано, - министру культуры Михаилу Швыдкому. Содержание опубликованного в газете письма не заключало никакой новости. Об этом он сказал в ответ на звонок нашего корреспондента
- Я получил письмо Геннадия Николаевича Рождественского в пять часов вечера 18 июня. И только утром 19-го понял, почему так поздно: я прочитал его в газете. Геннадий Николаевич писал его десять дней, с момента заявления о его уходе, но, опубликовав его, лишил меня всякой возможности ответить ему лично.
Уважаемый Геннадий Николаевич!
Что-то подсказывает мне, что я не должен отвечать на Ваше письмо, т.к. оно по существу является лишь попыткой более или менее благородно объяснить Вашу капитуляцию перед теми трудностями, с которыми Вы столкнулись в Большом театре. Но требования человеческой и, если угодно, исторической справедливости заставляют меня ответить Вам.
Я постараюсь, чтобы ответ этот был свободен от каких бы то ни было мелких обид и - не скрою - от захлестывающих меня эмоций.
Вы были приглашены в Большой театр в качестве художественного диктатора, получив все права, которые позволили бы Вам активно включиться в процесс излечения уникального, но тяжело больного организма. Уже на стадии подписания контракта с Вами меня насторожило Ваше желание избежать каких бы то ни было обязательств за судьбу Большого театра в целом. Оговорив все права генерального художественного директора Большого театра (эта должность была специально создана для Вас), Вы взяли на себя юридическую ответственность лишь за те постановки, которые будут осуществлены лично Вами. Тогда, в августе 2000 года, мне казалось, что это лишь форма осторожности. После прочтения Вашего письма понял, что это была принципиальная позиция гостя, по стечению обстоятельств получившего права хозяина.
В ином случае Вы должны были бы знать, что переговоры с Ю.Н. Григоровичем о возвращении в Большой я начал еще в конце апреля 2000 года, задолго до того, как Вы получили приглашение возглавить художественную часть театра. Вы должны были бы знать, что главной задачей, поставленной перед новой администрацией Большого театра Министерством культуры, стало изменение структуры управления театром и изменение трудовых отношений в коллективе, которые сегодня мешают творческому развитию труппы. Вы должны были бы знать, что работу театра, которую Вы возглавляете художественно, несколько месяцев исследовала одна из лучших консалтинговых фирм мира - компания "Мак-Кинзи", причем совершенно бесплатно, и что результаты этих исследований позволили выработать новую стратегию развития Большого.
Вы должны были бы знать, что Министерство культуры вместе с администрацией театра уже полгода работает над моделью особого экономического механизма, который позволит решить многие финансовые проблемы театра. Лично Вы должны были бы знать, что мне приходилось распутывать многие коллизии в балетной труппе театра, после того как Вы, не задумываясь о последствиях, отпускали в ее адрес язвительности, которые Вы сами не хотите терпеть от прессы. Вы должны были бы знать, по какой причине так мучительно шла работа над декорациями "Игрока" и где находился директор театра во время сценических репетиций. И, наконец, если бы Вас действительно волновала судьба театра, Вы бы нашли время для посещения тех координационных советов, на которых в жарких спорах обсуждаются и поныне различные подходы к реконструкции основного здания Большого.
Это не упреки - это лишь констатация фактов.
Этой мой счет к самому себе - я надеялся, что грандиозная творческая работа по реформированию Большого театра увлечет Вас и возобладает над естественным эгоизмом одинокого гения. Увы - это моя ошибка.
Сегодня Вы мыслите театр преимущественно как удачно звучащий оркестр. Но театр - это не только музыкальная партитура, - тогда бы Вы смогли разглядеть картонные руины некогда великой традиции, которые продемонстрировал концерт, посвященный 225-летию Большого.
Вас удручила моя просьба шире представить в этом концерте балет, который и поныне составляет славу первой сцены России, а меня ужаснула творческая нищета режиссерского замысла и ряженность исполнителей. Их не смогла преодолеть даже магия Вашей дирижерской палочки.
Для меня музыкальный театр - высшая форма художественного синтетизма, который требует совершенства всех его составляющих.
Я не стесняюсь того, что у нас с Вами разные художественные представления и предпочтения. Наши дискуссии на эту тему были всегда плодотворными и позитивными.
Вы, вероятно, знаете, что большую и, наверное, лучшую часть своей жизни я занимался только художественной (по преимуществу театральной) критикой. И вместе с Вами могу констатировать, что нынешняя журналистика порой нарушает профессиональные и этические нормы поведения. Но в то же время не могу не заметить, что появилось немало талантливых людей, которые делают честь этой профессии.
При нынешнем многообразии печатных изданий и электронных средств массовой информации невозможно представить чью-то единую злую волю, которая подчинила бы себе всю пишущую и вещающую братию и обрушила ее на Ваше творчество. Еще труднее себе представить возможность Минкульта и даже Минпечати действенно противостоять той свободе художественных суждений, которая есть одно из высших завоеваний демократии в России. Представляю себе, что Вы обращаетесь в Госдепартамент США или в Совет по искусству Нью-Йорка с требованием административного окрика за критику "Нью-Йорк таймс" или "Виллидж войс".
Что же касается моей позиции в этом вопросе, то Вы ее просто передергиваете. Разве Вас не было на специальном совещании в апреле с.г., где по моей инициативе мы обсуждали план публикаций и выступлений, посвященных выпуску "Игрока", Вам лично и Большому театру? И разве я не предлагал Вам различные варианты "примирения" с прессой, которая получила к тому времени немало "зуботычин" от Вас, - и я не сомневался в ее взаимности?!
Мне искренне жаль, что Вы ничего не захотели услышать и понять. У нас всех был замечательный шанс сделать начало XXI века в Большом театре "эпохой Рождественского", и видит Бог, и А.Г. Иксанов, и я были готовы сделать все, чтобы возвращение Большого было связано с Вашим именем.
Все закончилось Вашим письмом, полным несправедливых упреков Министерству культуры и дирекции Большого театра, непозволительных выпадов в адрес ваших петербургских коллег (настолько непозволительных, что газета "Известия" не решилась их напечатать).
Искренне сожалею об этом.
Первый театр России, Большой театр корнево связан с той общественной, социальной средой, в которой он существует. Он зависит не только от общекультурной, но и от экономической ситуации, в которой он творит. Он как увеличительное стекло обнаруживает многие позитивные и негативные процессы, которые происходят вне нас и в нас самих. И смену вех, и попытки реванша, и попытки найти верный путь к спасению.
Поиски эти болезненны, но пути преодоления кризиса, похоже, понятны. Нам нужно только перестать искать спасение в прошлом, нужно найти его в будущем. Я уверен в том, что Большой сумеет справиться со своими болезнями и обретет новую славу.
Жаль, что уже без Вас, уважаемый Геннадий Николаевич.
С сожалением о несостоявшейся встрече, по-прежнему Ваш
Михаил ШВЫДКОЙ, Воронеж-Москва
19 июня 2001 г.
|
|